Басманный суд Москвы заочно приговорил юриста, основателя проекта "Ковчег" Анастасию Буракову к семи с половиной годам колонии по обвинению в распространении "фейков" о российской армии – за выступление на антивоенном митинге в Тбилиси в 2023 году. Также по решению суда ей запретили на три года администрировать сайты. Прокуратура просила для неё восемь с половиной лет.
Анастасия Буракова уже несколько лет не живёт в России. До эмиграции она входила в руководство движения "Открытая Россия" Михаила Ходорковского, а также была юристом правозащитного проекта "Правозащита Открытки". В 2017 году Генпрокуратура России внесла в список "нежелательных организаций” британские структуры Open Russia Civic Movement и OR (Otkrytaya Rossia), связанные с Ходорковским.
Россию Буракова покинула незадолго до начала войны, в конце 2021 года. С началом полномасштабного вторжения России в Украину Анастасия Буракова основала проект "Ковчег", который помогает россиянам, уехавшим из страны из-за войны, с экстренным жильём, адаптацией, эмиграционными консультациями.
Об уголовном деле против себя Анастасия Бураков узнала фактически случайно — когда ей отказали в выдаче загранпаспорта, однако сюрпризом оно не стало:
Всё равно это огромный срок – за реализацию права на свободу слова
– Я узнала о возбуждении уголовного дела через 3 месяца после, собственно, его возбуждения, – рассказывает Анастасия Буракова. – Дело возбудили в июле 2024, чуть позже, уже осенью, я подавалась на получение нового российского паспорта в представительстве Российской Федерации за границей. Через два месяца мне пришёл ответ, что паспорт мне не выдадут. В основаниях отказа было указано о возбуждении уголовного дела по статье о "фейках" о Вооружённых силах РФ. Так мне и стало о нём известно. Меня не уведомляли.
В целом что-нибудь могло и произойти. Я могла поехать в какую-то страну, которая сотрудничает с Российской Федерацией, в двустороннем порядке или в рамках многосторонних договоров, например, в СНГ. В межгосударственный федеральный розыск объявляют сразу же. (РС – межгосударственный розыск осуществляется между странами СНГ на основании Договора государств-участников СНГ о межгосударственном розыске лиц, от 2010 года). Для межгосударственного розыска нет такой процедуры, как для Интерпола, когда проверяют политически мотивированность преследования. В случае межгосударственного розыска решение выносят сразу, не разбираясь ни в каких деталях и не оценивая политическую мотивированность.
Сам приговор не стал для меня сюрпризом. Я смотрела по прошлым приговорам, там обычно это 8,5 лет, тут 7,5. В целом особой разницы нет, потому что всё равно это огромный срок – за реализацию права на свободу слова, за освещение тех событий, которые у каждого из нас, у мирового сообщества находятся перед глазами, за антивоенную позицию. Статья полностью политически мотивирована, её нет в уголовных кодексах никаких других стран, она строится она на том, чтобы закрыть рот людям, которые выступают против войны и которые не поддерживают эту генеральную линию, милитаристскую и человеконенавистническую.
– В чём конкретно вас обвинили? Что стало поводом для возбуждения дела?
– В годовщину войны в 2023 году мы с ребятами организовывали антивоенный митинг в Тбилиси, на нём выступали разные люди, и в том числе я. Я говорила о том, что Россия, российская армия обстреливает прямо сейчас украинские города, убивает мирных людей на территории Украины. И это стало основным поводом для возбуждения уголовного дела. Следствие написало, что Министерство обороны, согласно своим сводкам, заявляет, что российская армия наносит удары только по военным объектам и не наносит удары по гражданской инфраструктуре, городам, населению в Украине. И поэтому моей целью по мотивам политической ненависти было опорочить честь Министерства обороны Российской Федерации, государственной власти Российской Федерации. Видео с выступлением на митинге было выложено в моём Telegram-канале. Вот и всё. В этом и заключается вся вся суть обвинения.
– Вы сказали, что сам приговор не был для вас неожиданным, но насколько вы ожидали, что против вас могут возбудить дело? Были ли какие-то тревожные звоночки?
Основная опасность репрессий – это их рандомный характер, ты не знаешь, станешь ли ты завтра следующим или не станешь
– Было бы лукавством говорить, что я этого не ожидала или не предполагала, потому что после начала войны в марте 2022 года я создала проект, который помогает россиянам с антивоенной позицией по обе стороны границы – проект довольно известный, большой, проект "Ковчег". Я публичный спикер, много выступаю, веду Telegram-канал, поэтому для меня это не было какой-то неожиданностью. Многие из тех, у кого есть аудитория или кто занимается помощью людям, не согласным с режимом, рано или поздно сталкиваются с тем или иным видом преследования. Здесь не было понятно, будет ли это статья о "фейках" или что-то ещё, потому что репрессивных инструментов сейчас у государства довольно много и применяют они их как захотят, как поступила установка. Тут не было понятно, за что, за какие публикации, за какие слова, но я говорю открыто, я говорю то, что думаю, я с единомышленниками помогаю своим соотечественникам, поэтому нельзя сказать, что я не ожидала или это было как гром среди ясного неба. Понятно было, что государство доберётся до меня.
– Люди не в России по-разному воспринимают уголовное преследование или различные статусы со стороны государства. Кто-то считает это признанием их заслуг, кто-то, наоборот, не понимает, за что, так как ничего плохого не делали. Как вы относитесь к этому приговору эмоционально?
– Эмоционально особо никак. После отъезда из России я и так понимала, что возвращаться мне небезопасно. В целом, каждому, кто высказывается против войны, у кого есть аудитория, возвращаться небезопасно. Сейчас под каток репрессий попадают и самые обычные люди, не только какие-то известные спикеры. Я отнеслась спокойно, я точно не считаю, что уголовные дела или статусы "иностранных агентов" или другие стигматизирующие решения – это какая-то награда или особая отметка. Это – большой челлендж, это большие ограничения в дальнейшей жизни, в том числе. Приговор, по сути, ограничивает право на свободу передвижения. Например, в страны СНГ, страны с высокой коррупционной составляющей, страны Юго-Восточной Азии я уже поехать не могу. Это неизбежная реальность. Пока есть этот авторитарный-диктаторский режим в России, он будет есть разных людей: и согласных, и несогласных с ним. Мы уже видим всякие внутриведомственные разборки. К сожалению, у каждого есть риск оказаться в жерновах этой системы. И я не исключение.
– Вы начали говорить об ограничениях в поездках. Насколько сильно этот приговор повлияет на вашу жизнь в бытовом плане, на работу, на публичное присутствие?
Пока есть этот авторитарный-диктаторский режим в России, он будет есть разных людей: и согласных, и несогласных с ним
– На мою работу он никак не повлияет. За исключением ограничения свободы передвижения, это такое самоограничение. В "Ковчеге" я сама занимаюсь юридическими вопросами, серьзными случаями транснациональных репрессий, поэтому слежу за ситуацией: куда можно ездить, куда нельзя. Мир стал для меня уже. А глобально на работу "Ковчега" это никак не повлияет. Наш проект работает из разных точек мира, у нас большая команда, поэтому моё физическое присутствие не обязательно в каких-то отдельных странах, куда мне ездить нельзя. Но я не могу получить, например, новый загранпаспорт. И когда истечёт мой действующий, мне придётся в какой-либо из стран получать "серый" паспорт – временный проездной документ иностранцев. Конечно, это сказывается на жизни, даже если ты не живёшь в России и не сидишь этот срок в тюрьме. Но, конечно, не так, как на людях, которые остаются в стране, которые сидят в колониях за свою позицию – на Алексее Горинове, Игоре Барышникове и других, у которых очень серьёзные проблемы со здоровьем в заключении, которые создаются самими же ФСИНовцами. Поэтому, конечно, ограничения есть, но я не могу их сравнивать с проблемами тех людей, которые остались в России и которые сейчас томятся в застенках путинских колоний.
– Вы сами уехали из России еще до начала войны? Как это произошло?
– Да, я уехала немного раньше. Я руководила правозащитной организацией и Генеральная прокуратура заблокировала сайт под предлогом нежелательности. Тогда организацию "Правозащита Открытки" было решено закрыть, чтобы не ставить под риски людей, с которыми мы сотрудничали, людей, которым мы помогали. Меня вызывали на допросы в Следственный комитет, на опросы в рамках доследственной проверки. Поэтому я уехала, чтобы не оказаться в колонии и не пополнить списки политических заключённых.
– Уже после начала войны вы основали "Ковчег". Как это было и насколько изменилась работа "Ковчега" за эти годы?
"Ковчег" запустился с анонса в моём личном, довольно небольшом, Telegram-канале. И дальше лавинообразно люди стали писать, предлагать помощь
– Мы запускались очень экстренно – как волонтёрская инициатива о помощи людям, нашим единомышленникам, которые выступают против войны, которые не хотят убивать и умирать за амбиции Путина. Мы начали с аренды двух шелтеров в Ереване и Стамбуле. Арендовали их мои друзья. У нас не было каких-то сотрудников или кого-то ещё. Только два волонтёра, которые помогали консультировать в боте юридической помощи. Мы его тоже сделали на скорую руку, очень простенький. "Ковчег" запустился с анонса в моём личном, довольно небольшом, Telegram-канале. И дальше лавинообразно люди стали писать, предлагать помощь, фонды и международные организации также предлагали помощь отдельным категориям людей. Нам начали жертвовать деньги, люди стали предлагать дома, квартиры под шелтеры, предлагали разместить кого-то у себя. И так из такой волонтёрской инициативы "Ковчег" вырос в большой институциональный проект.
Мы подводили итоги в конце 2024 года, и за три года работы проекта мы помогли почти 220 тысячам человек – от консультаций до временного жилья. И это я не считаю аудиторию наших сообществ. У нас есть ещё отдельное сообщество "Первым рейсом", "Ковчег бизнес", в котором мы помогаем предпринимателям в эмиграции. У нас есть сейчас много адаптационных форматов, не только экстренные, это и языковые курсы, и курсы профессионального переобучения, психологическая помощь, сообщества по странам, сообщества по профессиям. Сейчас "Ковчег" – это большая экосистема людей, единомышленников, которые помогают друг другу. Мы тоже помогаем выстраивать эту работу и строить такие сообщества людей, которые, надеюсь, когда-то смогут, если захотят, вернуться в Россию и строить нормальное, здоровое общество.
– А насколько сейчас высок запрос уехать из России?
– Сейчас, конечно, нет такого волнообразного запроса, но репрессии продолжаются. Под каток попадают целые группы людей, например, ЛГБТК. Я думаю, что начнётся преследование фемгрупп в связи с очень агрессивной репродуктивной риторикой в России. Также продолжают преследовать политических, экологических активистов. Поэтому люди уезжают, но, конечно, нет такого волнообразного отъезда. Именно поэтому мы сейчас немного переориентировали работу по экстренной помощи. Мы по-прежнему предоставляем экстренное жильё, но под запрос и по договорённости с коммерческими хостелами, уже не держим собственную инфраструктуру шелтеров, потому что такого масштаба отъездов уже нет. Сейчас мы помогаем людям и внутри страны, и в эмиграции, если они сталкиваются с транснациональными репрессиями, если им нужна какая-то помощь, поддержка в адаптации, в развитии своего потенциала, нетворке и так далее.
– Недавно ОВД-инфо публиковали доклад о транснациональных репрессиях, и среди выводов, исследователи обращали внимание на то, что люди, которые уехали, все равно чувствуют себя достаточно тревожно, напуганно, вплоть до каких-то страхов не общаться с другими людьми из России в эмиграции, потому что вдруг там какой-то засланный шпион окажется. Насколько вы в вашей работе видите такие тенденции?
– Транснациональные репрессии – это не страх, это реальность, к сожалению. Недавно Еврокомиссия начала рассматривать вопрос хабов для депортации, то есть куда перенаправлять людей, которым окончательно отказано в убежище, если не в страну гражданства. Я тоже тоже готовила большой доклад, где расписывала каждый случай давления в правовых рамках, в неправовых рамках по традиционным запросам России. Это большое количество стран, которые с Россией так или иначе взаимодействуют – в рамках многосторонних договоров или в рамках двусторонних договорённостей. В некоторых странах – в Армении и в Казахстане, были случаи похищения. То есть это, когда российские военные на территории другой страны, грубо нарушая её суверенитет, похищают людей, осуществляют какую-то оперативно-розыскную деятельность, которую они не имеют права осуществлять, это и краткосрочное задержание по экстрадиционным запросам, это и заключение под стражу, это и подписки о невыезде – например, из Армении никого не экстрадирует, но человек уже не может выехать из Армении. Это всё действительно есть. И доклад ОВД-Инфо отличный, я тоже его смотрела, он достаточно полный.
Осторожность – это, к сожалению, та реальность сегодняшнего дня, которая помогает выжить и не попасть в тюрьму
Не могу сказать, что мы наблюдаем опасения общаться друг с другом, это уже, наверное, какие-то крайние формы. Но, конечно, людям стоит быть осторожными, особенно если они публичные спикеры и публично выражают свою антивоенную позицию или их проект, инициатива каким-то образом может интересовать российские власти. Я здесь вижу опасность скорее от стран, которые с Россией взаимодействуют, нежели от других людей. Наша основа и гордость в "Ковчеге" – это сообщество, взаимопомощь людей. В большинстве случаев, если человек что-то пишет или говорит где-то, кроме как у себя в голове, он делает это публично. Я всегда исхожу из этого принципа. Я не могу сказать, что я вижу высокий уровень недоверия друг другу, но осторожность – это, к сожалению, та реальность сегодняшнего дня, которая помогает выжить и не попасть в тюрьму, даже если мы говорим о людях, не живущих в России.
– На ваш взгляд, почему российские власти заинтересованы в преследовании уехавших людей? Можно ли говорить о том, что этот интерес массовый?
– Я точно не могу назвать это массовым преследованием и выявлением людей, но, конечно, цель – запугать, так же, как и цель репрессий в России, как и цель любых репрессий. Нет задачи заполнить колонии или открыть ещё пятьсот новых колоний. Есть задача запугать и показать, что каждая группа людей, – студенты, пенсионеры, школьный учитель из большого города, из очень небольшого поселения из центральной России, с Дальнего Востока и так далее, – никто не в безопасности. И это основной инструмент российской власти. К сожалению, они используют его достаточно эффективно. Я не могу сказать, что это носит прямо массовый характер, если мы сравниваем со сталинскими репрессий, но цель – показать каждой социальной группе, что прилететь может в каждого. Основная опасность репрессий – это их рандомный характер, ты не знаешь, станешь ли ты завтра следующим или не станешь, – заключает Анастасия Буракова.
